Виктор Гюго - особеннейший автор для меня. Разным путями я доходила до его книг, ни разу не оставаясь равнодушной. В самом раннем детстве, когда я только-только научилась читать и понимать целековые предложения, я прочла в кратце "Отверженных". В детской библиотеке мама взяла мне две тонюсенькие книжечки, озаглавленные "Гаврош" и "Козетта". Книжки рассказывают историю двух "главных" детей романа. И как ни странно, я помню эти книжки наизусть. На какой странице какая картинка, как выглядят герои, какого размера шрифт. Эти имена запали глубоко, очень. В средней школе я нашла в той самой библиотеке эти книжки. Помню, как показывала подруге свою фамилию, написанную маминой рукой на карточке пользователя, как доказательство, что я эти книжки не выдумала. отом всю дорогу она проверяла меня на знание деталей картинок. Я называла ей расположение камней, корзинки, картуза, большого ведра и маленькой сабельки. Наверное, нет ни одной книги, детали которой так были бы важны для меня. То ли это книга такая, то ли она первая, как первая любовь, плотская или платоническая.
Потом я просмотрела фильмы, снятые по романам Гюго, мультфильмы, спектакли. И снова все детали всплывали передо мной.
Когда я читала "Человек, который смеется", я буквально врастала в строчки на жетлых страницах, ни от одной книги я не была в таком восторге и замешательстве. Я, может быть, впервые начала понимать все значение несчастья, которое не изменить. Дело в том, что я как-то очень резко совершила переход от сказок про пчелку-труженицу к таким книгам. Книги Гюго - это всегда несчастье. причем абсолютное. И я пыталась его понять и объяснить. И к своему ужасу, я его понимала слишком хорошо.
"Отверженные" - мой первый конспект. Я вполне серьезно подчеркивала целые абзацы. Пока карандашом, тайком от мамы. Я приходила домой после шклы, открывала одну из закладок и перечитывала "особенные" места. Например, спор священника и дельца о загробной жизни или разговор бывшего революционера с бывшим гулякой. Эти разговоры заменили мне все.
Меня поражалязык автора. Он был таким красивым, таким все объясняющим и растолковывающим. Это пафос, который не рахдражает, это энтузиазм, над которым нельзя смеятся. Своими повторами я и обязана этому языку.
Гюго - это всегда несчастье, как я сказала, это всегда низ, дно, пропасть, бездна. Дея, Гуинплен, Фантина, Эпонина, Эсмеральда, Урс, Зеленый Ящик, Слон и Двор Чудес.
Для меня совсем по-особенному звучат такие слова, как "Наполеон", "Ватерлоо", "Великая французская революция", "июльская революция", "монастыри", "компрачикосы", "Сен-Дени", "Пер-ла-Шез", "Плюме", "Гугомон", "Веллингтон", "каламбур". Все вещи, которые я впервые узнала из книг Гюго, так и остануться для меня "вещами из книг Гюго".
Так как я еще мало знала слов, то я читала книгу со словарем Ожигова на коленях, и незнакомые слова записывала на листок. Вот слова с одного из листков:
-улан
-драгун
-кирасир
-амбразура
-редут
-фаталист
-запанибрата
-рикошет
-перепитии
-перманентность
-имманентность
-субстанция
-нигилист
-аскет
-исступленные
Но особенно для меня дороги вот эти слова, выписанные из "Отверженных" и объясненные своими словами:
-демократия - все равные, все друг друга уважают
-республика - ам выбирают всех и кого угодно
Я нарисовала карту сражения при Ватерлоо, которое произошло 18 июня 1815 года в 11.35. Я помню все свои стрелочки и жирные точечки, все названия и имена полководцев.
Я воспринимала события в книге не как историю, а как то, что происходит здесь и сейчас, как вечные и неизменные вещи.
В моей голове сложилась своя картина мира: мир несчастлив из-за плохих людей, котрых меньше, хороших людей больше и они всегда бедные; в народ нужно верить, так как он беден и хороший малый; свобода необходима, но за нее всегда нужно бороться; революция - это самое благородное дело; внешнее уродство искупается; все страдания искупаются; героизм одного против всех; несчастье - это норма для хороших людей; всем воздается по вере.
Я не читала "Собора". Слишком много фильмов я пересмотрела (рекомендую французский, многосерийный, с Депардье). Но время пришло и для него. Все, что я написала, вызванно первой главой этого романа.